Всем привет.
Что находится в головах у 15-летних? Казалось бы, в условиях созревания и взросления мысли могут быть только об одном. Ан нет. Одна из моих сотрудниц (пишет под псевдонимом Аристарх) не так давно перешагнула 15-летний рубеж. Сегодня она мне прислала на оценку отрывок из своего грядущего прозаического произведения. Не буду ничего говорить - читайте сами...
***
Проходя по аллейке, высаженной канадским кленом, я невольно улыбаюсь, и какая-то теплота пробирает меня до косточек. Прикрыв от солнца глаза, я пригнувшись прохожу под веткой, которая всю жизнь была намного выше уровня моих глаз. Теперь, из-под нее, мне видно голубую крышу желтого здания. Я улыбаюсь шире, а затем, распрямившись, начинаю спуск по давно поросшей высокой травой тропинке. Тропка стала заметно уже. Или же моя нога просто стала чуть больше. В черных лаковых туфлях отражается полуденное солнце. Оно высоко, светит, но не греет. Краем глаза я замечаю скворечник. Перекосился. Выцвел. Но держится. Надо отдать должное Гансу. Мужик свое дело знал, теперь бесполезно спорить с этим.
Я осторожно ступаю по ступенькам, серые штанины моих брюк свободно развеваются на ветру. Дерево скрипит под туфлями, будто приветствуя меня в последний раз. Я смотрю себе под ноги, боюсь поднять взгляд на гигантские двери. Думать уже становится тяжелее, мысли бьются о череп изнутри, заставляя коробку трещать по швам. Я стою. Стою и ровно вдыхаю воздух. В нем чувствуется затхлость и старина, запах мха и сырости.
Переборов себя, отбросив все предрассудки, я тяну на себя дверь, ухватив ее за потертую, потрепанную временем золоченую ручку. Готов поклясться, я слышал, как петли протянули свое печальное «прости». Я делаю шаг внутрь и попадаю в коридор, завешанный зелеными бархатными шторами. Странно, что они остались тут. На стенах краска облупилась. Видны трещины. Я тихо прохожу по коридору и направляюсь родное крыло. Перебирая в голове все, что я сделал за жизнь, я ускоряю шаг. С плеча летит пиджак. Он остается у подножья лестницы, а я взбегаю по ней вверх. Я не вижу своего лица, но готов поспорить, что уже почти рыдаю.
Половицы третьего этажа приветствуют меня радостными скрипами. Они провожают меня в мою комнату. Вытянутое помещение-мансарда, которое служило убежищем для меня и моих товарищей многие годы. Прохожу мимо незастеленной кровати Анта, и закрыв рот рукой пускаю первую слезу. Я падаю на колени и больно бью свои кости о пол. Быстрым движением руки стягиваю с кровати одеяло и, приложив его ко рту, кричу. Ни одна живая душа не должна услышать меня. Никому не должно быть известно, что я здесь.
Я пытаюсь встать. Ноги уже не держат меня. Я придерживаю себя за столбик кровати, поднимаю свое тело, ставлю его вертикально. Плету ноги к двум койкам у стены. Моя - с желтой подушкой, которую я украл из прачки, и Фица. Кровать в дельном порядке. На прикроватной тумбе лежит тетрадь. Под толстым слоем пыли я различаю инициалы. Ф. Пауэлл. К горлу подкатывается комок. Я еле сдерживаю его. Из-за слез в глазах мутнеет, и мне приходится вытирать их. Я беру в руки коричневую тетрадь. Это его дневник. Дневник старшего -перелетного. Так мы его называли. Парень который всегда был в центре внимания. Всегда был лучшим. Я стираю с обложки пыль, она толстым слоем покрывает подушечки моих пальцев. Мои руки медленно пролистывают все пожелтевшие страницы, и останавливаюсь я только на последней. На той, где старательно выведена дата и три строки "Сегодня мы убегаем. До нас добрались и здесь. Но я обязательно вернусь, и вздерну себя под потолком этой чертовой комнаты."
Под черными строчками выведена еще одна. Это дата. Одиннадцатое сентября 1939 года. День, когда мы покинули этот гадюшник.
Я уже не могу остановить свои слезы. Я скатываюсь по стене и, обхватив колени, рыдаю. Я кричу так громко, что меня можно услышать в реке преисподни:
-Я не смог спасти тебя! Прости меня! Фиц! Я обещал тебе, что защищу тебя любыми способами! Я не справился!
Вытираю слезы, размазывая серые пятна по лицу. Рот открыт, но ни одного звука из него не вырывается. Я беззвучно надрываю свои связки, подобно котенку зовущему свою погибшую мать. Заранее зная, что она не придет, я продолжаю молча выть.
Сделав пару глубоких вздохов, встаю. Придерживая себя за стену, я поднимаю голову к потолку, смотрю в самый светлый угол и, улыбнувшись, произношу почти шепотом. Надеясь, что услышит только он:
-Я сделаю то, что ты хотел. Я отпущу тебя. И себя…
Сказав это, я аккуратно расстегиваю рубашку, оголяя свое тело. Замечаю, что оно чересчур худощаво. На мне веревка. Она ошейником висит под моим подбородком, но не мешает дышать. Снимаю с себя петлю, и, подпрыгнув, перекидываю длинный конец через балку под крышей. Трясущимися руками кое-как я завязываю ее. Беглым взглядом окидываю комнату в поисках чего-то, что можно подставить по ноги. Тумбочка Фица подходит больше всего. Псевдокрасное дерево местами отклеилось от сырости, или же от времени. На ватных ногах я продираюсь сквозь пыльную завесу, и вот я уже стою на ней. Петля на шее. Я полон решительности, и я шагаю. Шагаю в неизвестность, но готов поклясться, что в минуты предсмертной агонии я видел перед собой лицо Фицжеральда Пауэла. Одного из близнецов, который дал мне веру в людей. И он мне улыбался.
У вас есть ещё сомнения в том, что талантами полнится русская земля? У меня - нет! Что же Аристарх напишет в будущем, если она такие тексты выдаёт уже в 15 лет? Посмотрим.
До связи!
Что находится в головах у 15-летних? Казалось бы, в условиях созревания и взросления мысли могут быть только об одном. Ан нет. Одна из моих сотрудниц (пишет под псевдонимом Аристарх) не так давно перешагнула 15-летний рубеж. Сегодня она мне прислала на оценку отрывок из своего грядущего прозаического произведения. Не буду ничего говорить - читайте сами...
***
Проходя по аллейке, высаженной канадским кленом, я невольно улыбаюсь, и какая-то теплота пробирает меня до косточек. Прикрыв от солнца глаза, я пригнувшись прохожу под веткой, которая всю жизнь была намного выше уровня моих глаз. Теперь, из-под нее, мне видно голубую крышу желтого здания. Я улыбаюсь шире, а затем, распрямившись, начинаю спуск по давно поросшей высокой травой тропинке. Тропка стала заметно уже. Или же моя нога просто стала чуть больше. В черных лаковых туфлях отражается полуденное солнце. Оно высоко, светит, но не греет. Краем глаза я замечаю скворечник. Перекосился. Выцвел. Но держится. Надо отдать должное Гансу. Мужик свое дело знал, теперь бесполезно спорить с этим.
Я осторожно ступаю по ступенькам, серые штанины моих брюк свободно развеваются на ветру. Дерево скрипит под туфлями, будто приветствуя меня в последний раз. Я смотрю себе под ноги, боюсь поднять взгляд на гигантские двери. Думать уже становится тяжелее, мысли бьются о череп изнутри, заставляя коробку трещать по швам. Я стою. Стою и ровно вдыхаю воздух. В нем чувствуется затхлость и старина, запах мха и сырости.
Переборов себя, отбросив все предрассудки, я тяну на себя дверь, ухватив ее за потертую, потрепанную временем золоченую ручку. Готов поклясться, я слышал, как петли протянули свое печальное «прости». Я делаю шаг внутрь и попадаю в коридор, завешанный зелеными бархатными шторами. Странно, что они остались тут. На стенах краска облупилась. Видны трещины. Я тихо прохожу по коридору и направляюсь родное крыло. Перебирая в голове все, что я сделал за жизнь, я ускоряю шаг. С плеча летит пиджак. Он остается у подножья лестницы, а я взбегаю по ней вверх. Я не вижу своего лица, но готов поспорить, что уже почти рыдаю.
Половицы третьего этажа приветствуют меня радостными скрипами. Они провожают меня в мою комнату. Вытянутое помещение-мансарда, которое служило убежищем для меня и моих товарищей многие годы. Прохожу мимо незастеленной кровати Анта, и закрыв рот рукой пускаю первую слезу. Я падаю на колени и больно бью свои кости о пол. Быстрым движением руки стягиваю с кровати одеяло и, приложив его ко рту, кричу. Ни одна живая душа не должна услышать меня. Никому не должно быть известно, что я здесь.
Я пытаюсь встать. Ноги уже не держат меня. Я придерживаю себя за столбик кровати, поднимаю свое тело, ставлю его вертикально. Плету ноги к двум койкам у стены. Моя - с желтой подушкой, которую я украл из прачки, и Фица. Кровать в дельном порядке. На прикроватной тумбе лежит тетрадь. Под толстым слоем пыли я различаю инициалы. Ф. Пауэлл. К горлу подкатывается комок. Я еле сдерживаю его. Из-за слез в глазах мутнеет, и мне приходится вытирать их. Я беру в руки коричневую тетрадь. Это его дневник. Дневник старшего -перелетного. Так мы его называли. Парень который всегда был в центре внимания. Всегда был лучшим. Я стираю с обложки пыль, она толстым слоем покрывает подушечки моих пальцев. Мои руки медленно пролистывают все пожелтевшие страницы, и останавливаюсь я только на последней. На той, где старательно выведена дата и три строки "Сегодня мы убегаем. До нас добрались и здесь. Но я обязательно вернусь, и вздерну себя под потолком этой чертовой комнаты."
Под черными строчками выведена еще одна. Это дата. Одиннадцатое сентября 1939 года. День, когда мы покинули этот гадюшник.
Я уже не могу остановить свои слезы. Я скатываюсь по стене и, обхватив колени, рыдаю. Я кричу так громко, что меня можно услышать в реке преисподни:
-Я не смог спасти тебя! Прости меня! Фиц! Я обещал тебе, что защищу тебя любыми способами! Я не справился!
Вытираю слезы, размазывая серые пятна по лицу. Рот открыт, но ни одного звука из него не вырывается. Я беззвучно надрываю свои связки, подобно котенку зовущему свою погибшую мать. Заранее зная, что она не придет, я продолжаю молча выть.
Сделав пару глубоких вздохов, встаю. Придерживая себя за стену, я поднимаю голову к потолку, смотрю в самый светлый угол и, улыбнувшись, произношу почти шепотом. Надеясь, что услышит только он:
-Я сделаю то, что ты хотел. Я отпущу тебя. И себя…
Сказав это, я аккуратно расстегиваю рубашку, оголяя свое тело. Замечаю, что оно чересчур худощаво. На мне веревка. Она ошейником висит под моим подбородком, но не мешает дышать. Снимаю с себя петлю, и, подпрыгнув, перекидываю длинный конец через балку под крышей. Трясущимися руками кое-как я завязываю ее. Беглым взглядом окидываю комнату в поисках чего-то, что можно подставить по ноги. Тумбочка Фица подходит больше всего. Псевдокрасное дерево местами отклеилось от сырости, или же от времени. На ватных ногах я продираюсь сквозь пыльную завесу, и вот я уже стою на ней. Петля на шее. Я полон решительности, и я шагаю. Шагаю в неизвестность, но готов поклясться, что в минуты предсмертной агонии я видел перед собой лицо Фицжеральда Пауэла. Одного из близнецов, который дал мне веру в людей. И он мне улыбался.
У вас есть ещё сомнения в том, что талантами полнится русская земля? У меня - нет! Что же Аристарх напишет в будущем, если она такие тексты выдаёт уже в 15 лет? Посмотрим.
До связи!
Комментариев нет:
Отправить комментарий